Старатели пустыни


О том, как и почему в Израиле возникла мощная хайтек-индустрия, рассказывает Зоар Зисапель - старожил этого бизнеса, основатель и совладелец RAD, одной из старейших и наиболее успешных бизнесс-групп Израиля в сфере хайтека.

Трасса Тель-Авив—Иерусалим. По обе стороны дороги то и дело вьется змейкой высоченная — в несколько метров — каменная стена. Местные говорят, стена защищает автотрафик от палестинских снайперов, которые раньше частенько простреливали дорогу. В микроавтобусе установлен мощный кондиционер, на иврите — «мазган», только он и спасает. Стоит выйти наружу, как мгновенно сгораешь под обжигающими лучами солнца; дневное светило, словно божественный гриль, вытапливает из природы последние капли влаги. Всюду, куда ни бросишь взгляд, раскаленный песок и камень. Наш гид говорит, что едва ли не каждое дерево или кустик на территории Израиля выращены человеком — искусственным орошением и бережным уходом. Тем более поразительно, как много в израильских городах зелени.

Глядя на огромные стеклянные здания, за стенами которых сидят сотни разработчиков новых технологий, невольно приходишь к неожиданному сравнению. Невероятный успех израильского хайтека чем-то сродни чуду зеленых оазисов в центре палестинских пустынь. И то и другое возникло благодаря упорному человеческому труду. И то и другое и по сей день требует бережного ухода.

Успех израильской ИТ-индустрии давно вошел в учебники. В 2006 году свыше 30% всего экспорта страны пришлось на электронику и ИТ-разработки. Небольшой клочок земли, невероятными усилиями вырванный из пустыни, ежегодно экспортирует высокотехнологичных решений почти на 15 млрд долларов. Шестьдесят восемь израильских компаний имеют листинг на американской технологической бирже NASDAQ. По этому показателю Израиль уступает только Соединенным Штатам.

Секрет израильского хайтека каждый видит по-своему. Наш гид, крайне активная и деловитая немолодая женщина, почти двадцать лет назад уехавшая из СССР и успешно закончившая здесь курсы раввинов, улыбаясь, говорит, что евреи — люди книги, они все время читают, учатся и учатся. Поэтому они так хороши в абстрактных науках и вычислениях. Наш водитель считает, что мощь израильской ИТ-индустрии кроется в армии: именно здесь евреи проходят суровую школу жизни, здесь у будущих инженеров зарождаются первые идеи, здесь возникают крепкие связи, благодаря которым сколачиваются потом успешные команды разработчиков. Некоторые сотрудники ИТ-компаний говорят о поддержке государства и венчурных инвесторов. Например, департамент Office of Chief Scientist при министерстве промышленности и торговли, по их словам, ежегодно вкладывает в технологические стартапы около 300 млн долларов. Взамен государство требует от трех до шести процентов продаж в качестве роялти до полного возвращения долга. Некоторые бизнесы возвращают деньги десятилетиями, некоторые — выстреливают и отдают долги за несколько лет. Известен далеко за пределами Израиля и опыт государственной программы Yozma (См. «Как поднять российский венчур» №40 (347) от 28 октября 2002 года).

Чтобы нащупать истинные корни израильского хайтека и окунуться в атмосферу тех лет, когда он только зарождался, мы поехали к одному из старожилов ИТ-индустрии страны Зоару Зисапелю. Он основатель и совладелец одной из старейших и наиболее успешных бизнес-групп Израиля — RAD. Вот уже более двадцати лет он руководит группой и ее ядром — RAD Data Communications, выпускающей телекоммуникационное оборудование, параллельно создает один проект за другим и выводит их на NASDAQ. Поразительно, но годы не добавили в его глаза ни капли усталости, журналистов он встречает с улыбкой, в джинсах и тапочках, оторвавшись от какого-то письма из Великобритании, где стоит печать Sotheby’s.

Не надо верить мифам

— У нас как-то стало общим местом, что своим успехом израильский хайтек обязан военной машине, оборонной промышленности страны. Говорят даже о так называемой израильской модели. Нередко слышны голоса, призывающие Россию пойти по израильскому пути: давайте зальем денег в оборонку, заложим хребет нашего хайтека. Как очевидец событий того времени и один из участников, скажите, в чем секрет «израильского чуда»?

— Я не согласен, что армия подарила нам коммерчески успешный хайтек. Я заметил, сейчас вообще стало очень популярно мнение, что, мол, нужно вложить составы денег в военные технологии, чтобы поднять отечественный хайтек. Но мне не кажется, что это та философия, которой стоит придерживаться сегодня.

Давайте попробуем понять, что же происходило у нас, в Израиле. Наш хайтек действительно зародился на волне военных технологий. Но почему так произошло? Нужно вернуться в 1967 год, вспомнить последствия шестидневной войны: именно после нее на Израиль было наложено эмбарго на поставку вооружения и военных технологий. Если не ошибаюсь, это были французы, правительство де Голля. Но мы не могли остаться без оружия в окружении врагов, и наши вояки быстро сообразили, что мы должны сами начать делать то, чего нас лишили. Из этого, несомненно, возник могучий всплеск новых технологий: мы учились сами делать оружие, танки, самолеты. Тысячи и тысячи молодых людей оказались вовлечены в это движение: они поступали на технические специальности в университетах, а затем либо уходили в армию, либо в конструкторские компании, работавшие на военную индустрию. И я был среди них. Но никакого коммерческого хайтека тогда не было и в помине.

Изменения начались ближе к концу семидесятых. Звучит парадоксально, но именно мир, мирный процесс начали перекраивать картину израильского хайтека. Мне кажется, отправной точкой этого движения стал мир с Египтом в 1979 году. Наша оборонка сильно замедлила тогда свое развитие, объем вливаний в военные технологии стал стремительно сокращаться. Но запущенная однажды машина по инерции продолжала работать, воспроизводя саму себя: университеты выпускали тысячи специалистов — и им некуда было идти. О том, как жить дальше, задумались и те, кто оставался в рядах оборонной индустрии. Брать ружье или уходить в свободное плавание? Передо мной тоже стал такой вопрос. Тогда, конечно, мне казалось, что это я один вдруг почувствовал необходимость каких-то перемен. Знаете, так бывает иногда, думаешь: это ты один такой — а потом оказывается, что ты был частью глобального процесса, вместе с тысячами других людей.

Если вы теперь посмотрите на начало восьмидесятых годов, то заметите первые технологические стартапы. Всего дюжина или две — и в большинстве случаев их начинали выходцы из армии, своеобразные «жертвы» мирного процесса. То есть дети мира, а не войны. Но это была лишь первая волна. Если же посмотреть на начало девяностых, когда мы заключили мир с Иорданией, когда начались мирные переговоры с палестинцами, то можно заметить и новые волны. Знаете, если подвести подо всем этим рассказом какую-то черту, я бы сказал, что военная индустрия создала инфраструктуру и какие-то базовые предпосылки для зарождения в нашей стране коммерческого хайтека. Но настоящую жизнь израильскому хайтеку дала не война, а мир.

— А как же армейская школа, через которую прошли все израильтяне? Огромная социальная сеть, которую армия невольно выстраивает в израильском обществе?

— Знаете, наша нация всегда славилась своим умением заводить полезные знакомства и налаживать связи. Быть может, лучше, чем какая-либо иная на земле. Социальные сети у нас везде, и это в чем-то оказало свое влияние на скорость развития нашего хайтека. В армии — одни связи. В университетах — другие. На работе — третьи. Собрать свою команду для нового проекта, будучи частью таких сетей, совсем несложно. Здесь, в RAD, люди тоже работают в тесных командах: друзья с друзьями, знакомые со знакомыми, а еще мы быстро становимся друзьями наших друзей и приятелями наших приятелей. Армия входит в структуру очень многих социальных сетей, но на самом деле одной армией наши связи не исчерпываются. Я вспоминаю, как американские психологи нашли, что двух незнакомых людей обычно связывают шесть рукопожатий, но в Израиле этот закон не действует. У нас передаточное число не шесть, а два. Причем это максимум. Кто бы сейчас ни зашел ко мне в эту комнату из мира техники, либо я знаю его лично, либо знаю кого-то, кто хорошо знает этого человека. Вот, например, этим утром ко мне приходил один человек по поводу нового проекта. Лично я его не знал, но по ходу того, как он рассказывал, чем занимается, я вспомнил два десятка знакомых, которым я бы мог позвонить, чтобы узнать о нем все, что мне нужно. Другой яркий пример: если мы с вами сейчас зайдем в совершенно случайный ресторан, со мной начнут здороваться как минимум несколько человек. И это не потому, что мы все вместе служили или у нас город такой. Нет. Просто мы такая нация.

— На презентациях о секрете «израильского чуда» ваши сотрудники очень много рассказывали о господдержке технологической отрасли в стране. Сотни миллионов долларов вливаются в молодые стартапы, строятся технопарки, индустрия в тепличных условиях… Вы сами все это ощущаете?

— Chief Scientist — это действительно классная штука. Не то чтобы они давали много денег или оказывали какую-то феноменальную поддержку, но это очень грамотная структура — и она действительно работает. Что касается технопарков, я как-то не заметил особенной роли государства в их создании.

— Но мы слышали, что государство помогает в получении разрешений, в строительстве, с дешевой арендой земли. Например, технопарк в Иерусалиме. Говорят, это была личная инициатива мэра. Тот заметил, что необходимо удерживать в Иерусалиме молодых специалистов, создавать новые рабочие места, расширять долю высокотехнологичных производств в экономике, — и создал все условия для развития технопарка.

— Мне кажется, что это в большей степени успех пиар-службы мэра Иерусалима.

— То есть господдержка — фикция? Пиар-шум? Выходит, только в Индии она действительно была?

— Ну не совсем. А что, у индийцев сильная поддержка хайтека со стороны государства?

— А разве нет? Наши чиновники нередко ссылаются на индийский опыт, мол, нам надо следовать их путем, они пытаются развивать инфраструктуру, создавать условия для своего хайтека…

— А что за условия-то?

— Ну, например, на одной из пресс-конференций на CeBIT в этом году индийские чиновники гордо рапортовали, как интенсивно они развивают транспортную инфраструктуру, строят дороги, аэропорты и морские причалы, возводят технопарки, каналы широкополосного интернета в них прокладывают…

— Да ну что вы! Инфраструктура — это как раз не то, что у них сейчас есть, это то, что им очень нужно. Поэтому они так много о ней и говорят. Они только выстраивают эту самую поддержку, вот и пусть займутся инфраструктурой. Я много раз бывал в Индии. На дорогах там постоянные пробки, аэропорты далеко и работают так себе, да и сети у них далеко не везде. И технопарки строят больше частные компании, как и у нас в Израиле. Вообще я бы призвал вас поменьше верить мифам. Взять тот же Иерусалим. Мэр города может сколько угодно разглагольствовать про роль технопарка в своей экономике, но Иерусалим — это все еще очень бедный город. Мэр мог действительно помогать, а скорее, просто не мешать развитию этого технопарка, но ключевая роль в его создании принадлежит частным компаниям. Роль чиновников не нужно переоценивать. То блюдо, что мы называем «хайтек», делают не из чиновников и далеко не чиновники. В его состав входят инфраструктура, люди и деньги. А роль государства — не создавать проблем тем, кто готовит это блюдо: строит инфраструктуру и вкладывает деньги. В принципе у него это получается. Сейчас, быть может, чиновникам было бы неплохо озаботиться нашим образованием. Оно год от года все хуже и хуже.

— И все же вернемся к деньгам. Раз их дали не чиновники, значит, венчурные компании? Кто-то же должен был кормить разработчиков?

— В начале восьмидесятых, когда мы только начинали, никаких венчуристов вокруг нас не бегало. Не было заметно и государственных денег. Все приходилось делать самим. Венчурные компании стали приходить в Израиль где-то на изломе восьмидесятых, их было тогда совсем немного, считанные единицы, всерьез говорить о венчурных инвестициях можно лишь в начале девяностых. Кстати, мне вспоминается одна действительно полезная инициатива государства в те годы, ближе к концу восьмидесятых. Не думаю, что она сыграла ключевую роль в приходе крупных венчурных компаний, но она ускорила их движение. Наши чиновники тогда собрали три, может, четыре западных венчурных компании и предложили войти на сорок процентов в их новые фонды, если те станут инвестировать их в израильские стартапы. Была еще одна интересная деталь: они оставили венчуристам выбор — либо вернуть в будущем государству деньги с определенным процентом, либо сделать государство партнером в фонде. Любопытно, что практически все венчурные компании, которые вышли тогда на израильский рынок, вернули инвестированные государством деньги. Все они достигли у нас немалого успеха и предпочли отдать деньги, а не доли в бизнесе.

Но в самом начале, в отличие уже от девяностых годов, венчурные деньги никак не могли прийти в Израиль. Может, это звучит странно, но венчурные деньги — короткие и жадные, они приходят на уже разработанную почву, когда уже отработана модель IPO компаний на биржах, когда понятно, каким путем идти, чтобы возвращать свои инвестиции. На старте наших проектов ничего этого не было, и мы с ребятами из Comverse (сейчас Comverse — один из ведущих мировых производителей ПО для операторов связи. — «Эксперт») и Teledata (производитель оборудования широкополосного доступа. — «Эксперт») время от времени встречались и плакали на плече друг у друга. У нас было мало опыта, никакими венчуристами не пахло, банки не хотели давать кредиты рискованным бизнесам, а хорошие специалисты — работать в маленьких стартапах.

— А какие еще проблемы пришлось решать?

— Важнее всего было то, что мы не умели управлять компанией. У нас было море технических специалистов, но мало толковых менеджеров. Не хватало продавцов. Никто не знал, как надо продавать за пределами Израиля. Сейчас наши дела, конечно, идут куда лучше, но в плане маркетинга мы все еще сильно уступаем американцам. Те блестяще умеют анализировать рынки, выбирать направление для развития, готовить успешный продукт. Но тогда, в прошлом, никакие ускоренные курсы не могли нам помочь сделать рывок. Необходимо набрать какую-то критическую массу опыта, многое пережить самому, а не на бумаге, чтобы научиться менеджменту. Это занимает годы.

Непубличный инкубатор

— А как вообще начинался RAD? Что подтолкнуло вас к уходу из армии?

— Это был конец семидесятых — начало восьмидесятых. Мой брат тогда руководил израильской компанией, которая занималась дистрибуцией различных сетевых решений. А я в это время занимался разработками в армии. И вот мой брат, глядя на бурную волну слияний и поглощений среди западных компаний, дистрибутором которых он выступал, пришел к выводу, что у него крайне рискованный бизнес. К примеру, он продает решения какой-то крупной компании, развивает бизнес, инвестирует в него деньги, и вдруг эту компанию кто-то покупает, перетряхивает активы — и отдает дистрибуцию кому-то еще. Другими словами, вы долго и мучительно учитесь стоять на одной ноге — и вдруг кто-нибудь наносит по ней сильный удар… И вы со всеми вашими тренировками уже на земле, в грязи и без денег. Так вот, мой брат пришел к выводу, что надо попробовать создать свое высокотехнологичное производство здесь, в Израиле, чтобы «найти себе вторую ногу».

А я в то время уже не первый год торчал в армии и начинал понимать, что двигаться дальше я могу, лишь став больше военным, чем инженером. Но это все было не для меня, я не хотел становиться воякой. Мы с братом как-то поговорили и решили — почему бы не создать компанию, которая занималась бы сетевыми коммуникациями и экспортировала бы свои разработки на иностранные рынки? Брат знал неплохих дистрибуторов в Европе, а я мог решить, что мы будем делать. Правда, первые два наших продукта оказались не очень. Но они не были разработаны нами. А вот третий выстрелил.

 

— И это была ваша личная разработка?

— Ну да. Но я бы не стал переоценивать этот факт. Мы просто кое-чему уже научились тогда.

— И все же, что это было?

— Это был модем, интернет-модем. Очень маленький для того времени, с низким энергопотреблением и, что немаловажно, очень простой в инсталляции и настройке. Надо заметить, что модемы в то время были крайне сложной и дорогой штукой, даже не то что маршрутизаторы сегодня. Наш модем стоил десять тысяч долларов и мог обеспечить скорость 9.6 кбит в секунду. Кстати, когда кто-либо думал в те времена купить модем, он исходил из правила «один доллар за один бит в секунду». Это правило очень быстро вошло в оборот: хочешь 14.4 кбит — плати пятнадцать тысяч, ну и так далее. Люди привыкли к нему, стали говорить, что это очень логично и даже справедливо!

— Прошли годы, а вы так и не вывели ключевую компанию своей группы — RAD Data — на биржу, при том что немало других компаний в вашей группе давно котируется на NASDAQ. Почему?

— Если какая-либо из наших компаний имеет достаточный уровень продаж, прибыли, хорошую историю на рынке, ее можно выводить на биржу. Это часть обычной инвестиционной стратегии. Инвестор рано или поздно должен иметь возможность сделать «кэш аут», вернуть свои деньги. Помимо этого, менеджмент и ключевые сотрудники хотят монетизировать часть своей доли в компании, продать часть опционов, вознаградить себя за многолетний труд. Но RAD Data — это исключение. Когда мы создавали RAD, никаких легких денег у нас не было. Несмотря на это, мы все-таки вышли на рынок и добились успеха. И даже тогда никто не пожелал вложиться в нашу компанию. Где-то к 1984 году мы продали своих решений уже миллионов на пять, из которых около двух миллионов составила наша прибыль. Казалось бы, суперуспешный бизнес! Компанию мы оценивали тогда где-то миллиона в четыре — но никто не вошел в наш бизнес. И, надо признать, это было очень странно, потому что к середине восьмидесятых инвесторы уже начали загораться вложениями в хайтек, но RAD оказался вне поля их внимания. Мы очень расстраивались тогда, опасались, что нам не хватит ресурсов на динамичный рост. А идей было очень много. И мы решили не закачивать все эти идеи в одну компанию, а подыскивать для каждой новой идеи хорошего менеджера, создавать команду — и отпускать в свободное плавание. И стартапы посыпались один за другим. И как-то так вышло, что это классная модель, а то, что RAD Data осталась частной компанией, оказалось нам на руку. Мы раз за разом отрабатывали цикл запуска проектов, используя RAD Data как бизнес-инкубатор. Делились опытом, налаживали разработки, отрабатывали бизнес-процессы, обучали продавцов, помогали с дистрибуцией. Будь мы публичной компанией, инвесторы разрушили бы всю эту систему и уничтожили бы все наши начинания. У них своя логика. Квартальные отчеты, прозрачный менеджмент, никаких излишеств. А зачем нам это? Нам нравится эта модель — она доказала свою эффективность, так зачем же ее разрушать?

 

Бизнес-группа RAD включает в себя 14 ИТ-компаний (шесть из них имеют листинг на NASDAQ), совокупный оборот которых в 2006 году составил 740 млн долларов. RAD Data Communications – старейшая и крупнейшая компания в группе, с момента основания в 1981 году остающаяся непубличной. Оборот RAD Data в 2006 году – 168 млн долларов. Компания производит и продает в 164 странах мира устройства доступа для сетей передачи данных и телекоммуникационных систем. Среди ее клиентов не только телекомгиганты, такие как AT&T, British Telecom, China Telecom, Vodafone, Orange и Hutchison, но и просто владельцы крупных корпоративных сетей, например Boeing, Merrill Lynch или NASA. По словам Григория Баранова, руководителя российского представительства RAD Data, Россия занимает третье место в мировых продажах компании (наши компании принесли ей в 2006 году около 9% доходов). В России оборудованием RAD Data пользуются компании «Связьинвеста», «Транстелеком», МТС, «Вымпелком», РАО ЕЭС, Газпром, «ЛУКойл», а также другие игроки телекоммуникационной, транспортной, нефтяной и металлургической отраслей.

 

Дополнительный материал к статье

 

Почему у нас так не получается?

 

Естественно, что опыт Израиля мы все время проецируем на Россию, где тема инноваций теперь одна из самых модных, создаются многочисленные венчурные фонды, проектируются технопарки, вот-вот выделят миллиарды долларов на нанотехнологии (подробнее см. «Прилипчивый наносэндвич» № 19 (560) от 21 мая 2007 года). Только чего-то все-таки не хватает… Порассуждать на эту тему мы попросили Анатолия Гавердовского. Сейчас он занимает пост старшего вице-президента компании Epam — одного из ведущих российских разработчиков ПО. Гавердовский с 90−х годов крутится в софтверной индустрии, работал с десятком разных стартапов. Израильская армия и израильский хайтек — предмет его изучения на досуге.

— Первое, о чем нужно говорить в контексте «чуда» того или иного хайтека, это источник идей, котел, где варятся люди с достаточным техническим опытом и желанием заниматься предпринимательством. Если вы возьметесь искать такие точки в Силиконовой долине, то не пройдете мимо Стэнфорда. Схожую роль играл MIT (Massachusetts Institute of Technology) в Массачусетсе. Университеты были точками кристаллизации идей, они не только давали технические знания, но и поддерживали антрепренерский дух в своих студентах. В качестве зажигания к этой смеси идей нужны истории успеха. Это то, что и сейчас, да и всегда очень сильно двигало Силиконовую долину. Google, который стал сегодня практически всеядным монстром, всего несколько лет назад не существовал. История Google — всего лишь еще одна гаражная история.

И каждое утро студенты, эти будущие предприниматели, просыпаются с молитвой на устах: я хочу быть как Сережа Брин, хочу быть как Ларри Пейдж. Если они учились на моем факультете и у них все получилось, почему бы не попробовать и мне? Ну а до них грезили Хьюллетом и Паккардом, или Гейтсом, или кем-то еще. Но всегда было на кого молиться.

Нечто похожее происходило и в Израиле. Страна получила очень сильную антрепренерскую среду за счет миграции населения. В Израиль ехали образованные люди, которые хотели двигаться, хотели чего-то нового, искали, где бы приложить свои знания. И при этом они были действительно заражены историями успеха Силиконовой долины. Многие успели побывать в Штатах, увидеть все собственными глазами. Те, кто сам не ездил, слушали рассказы тех, кто там был. Запал сработал, лидеры появились. Еврейская диаспора вообще очень быстро распространяет истории успеха внутри себя. У нас в России историй успеха в хайтеке практически нет. А те, что есть, никто не знает. Мне кажется, наши журналисты пишут про какие-то мордобои вместо того, чтобы зажигать звезды. То есть со своей задачей пресса не справляется.

— Но где же тут роль израильской армии?

— Все верно. Второе, что так же важно — это менеджмент, работа в командах, эффективность. А армия в Израиле была изначально ориентирована на эффективность. Другого выбора просто не было. Эффективность — это, если хотите, все те уроки менеджмента, о которых пишут в западных умных книжках. И это создало волну толковых менеджеров, которые, отслужив, стали уходить в бизнес и применять там те знания, что они вынесли с уроков реальных боевых действий. Но и это не все. Не надо забывать и про масштабные инвестиции в военные технологии. Очень многие из коммерческих технологий были либо отработаны, либо рождены в армии. Посмотрите на успешные израильские компании сегодня: либо это технологии связи, либо софт для телекомов, либо безопасность.

— Но ведь в Израиле нашлись не только идеи, но и инвесторы.

— Да, только венчурные деньги не могут прийти в пустоту, они приходят на разработанную почву. Инновации — сложная экосистема, помимо идей для больших денег нужна питательная среда, ее создают частные инвесторы, бизнес-ангелы. В Израиле частные деньги были вдобавок к тем связям, которыми славится еврейская диаспора. Как в старом анекдоте: приходит новый русский к старому еврею и говорит: пап, дай денег!

И сравните с нашим подходом: взять сразу кучу денег, разбить на транши по три миллиона и раздать каким-то компаниям, которые якобы всех нас спасут. А маленький стартап не может переварить эти миллионы эффективно. Это наши чиновники мыслят миллионами и миллиардами, трудно после стабфонда и Газпрома перейти на меньшие масштабы. А для технологичного стартапа это много. И вот смешно получается: в России есть миллиарды и миллионы — и нет каких-то сотен тысяч для того, чтобы поддержать начинающие технологические команды. Ведь на десять компаний с прототипом, которым действительно требуются эти миллионы, нужны тысячи стартапов с идеей, большинство из которых даже не доживет до первого раунда инвестиций.

Получается, чтобы хоть кто-то дошел до финиша, нужны по меньшей мере три фактора: котел идей и антрепренерства, истории успеха и частные инвестиции в тысячи проектов. Все это было в Израиле и всего этого нет у нас.

 

Оставьте отзыв

Ваш емейл адрес не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *